Стылая - Страница 247


К оглавлению

247

Однако не успела я дойти до ворот того здания, как меня догнал Коннел. Конечно, настроение у меня сейчас было паршивое, смотреть по сторонам не очень-то и хотелось, но, тем не менее, с первого взгляда было понятно, что парень просто подавлен.

– Арлейн, как хорошо, что ты пришла! Я тебя тут уже четверть часа поджидаю!

– Что случилось?

– Не знаю даже, что и сказать... Может, ты подскажешь, как мне найти господина Павлена? Вдруг поможет по старой памяти...

– Нужна помощь инквизитора? Однако... У тебя что-то произошло? Какие-то сложности с матерью и братом?

– Боюсь, то, что случилось – это самая настоящая беда!

– Рассказывай!.. – почти что приказала я, понимая, что каким-то чудом рядом со мной оказался человек, который чувствует себя немногим лучше меня. Пожалуй, порыдать или что-либо расколотить я всегда успею, а чтоб не сорваться на никому не нужную истерику – для этого мне надо хоть немного отвлечься, пусть даже на чужие проблемы.

Трудно сказать, что было тому причиной – мой приказной тон, или обычное человеческое желание высказать другому то, что скопилось у него на душе... Наверное, в моем обращении к Коннелу хватало и того, и другого, и потому парень принялся рассказывать, торопясь, и перескакивая с одного на другое.

Оказывается, примчавшись в свой дом, Коннел узнал, что там живут чужие люди, которые несколько месяцев тому назад купили этот дом, а на вопрос – «где прежние хозяева?» новые владельцы только плечами пожали – нам, мол, до этого дела нет. Дом был выставлен на продажу, мы имели дело с посредником, вот ему все свои вопросы и задавайте. А если вам что-то не нравится, или же какие ответы получить желаете, то идите в городскую управу, там бумаги хорошо ведут, на все ваши вопросы ответят, да и купчую на этот дом покажут...

Ну, управа управой, а Коннел первым делом решил выяснить у своих бывших друзей, которых в пригороде хватало, что же, собственно, произошло в его отсутствие, и куда делись мать с братом. Однако и тут все пошло совсем не так, как парень ожидал. Первый приятель при виде внезапно появившегося друга аж шарахнулся в сторону, и сказал, что ему некогда, второй посоветовал проваливать подальше, и только третий, который в то время уже был слегка под хмельком, рассказал Коннелу о том, что случилось с его семьей, правда, знал этот человек совсем немного. По его словам, где-то четыре месяца тому назад в маленький дом бедной женщины нагрянули инквизиторы со стражниками. Обеих – и мать и сына, обвинили в ереси, и забрали в тюрьму, и с тех пор о них ни слуху, ни духу. Суда вроде не было, но, тем не менее, их маленький домишко кто-то уже продал, и там уже есть новые обитатели...

– Сама понимаешь, если кого-то в семье обвиняют в ереси, то под подозрение сразу же попадают все члены семьи... – продолжал Коннел. – Потому-то со мной и общаться никто не хотел – мол, может, я тоже ересь распространяю, так же, как и мои мать с братом, а это дело не только подсудное, но и костром пахнет...

– Что за чушь?.. – я только и могла, что пожать плечами. – Ты же все последние годы в Зайросе был, а там не очень подходящее место для теологических споров и дискуссий о вере. В тех дальних местах люди озабочены другими вопросами – как выжить, как заработать, и как домой вернуться.

– Вот и я про то же! Но приятель сказал, что, дескать, у инквизиции есть кое-какие сведения о моей неблагонадежности...

– Когда арестовали твоих мать и брата?

– Около четырех месяцев назад.

– Если к этому времени дом уже продан, то, скорей всего, состоялось не только следствие, но и суд, причем, скорей всего, суд был закрытым... – прикинула я. – Причем наверняка тут не обошлось без инквизиции, да и сам суд явно проходил по ведомству Святой церкви. Приговор вынесен, и, очевидно, в числе прочих наказаний была и конфискация имущества... Плохо дело. Тут должны быть очень серьезные обвинения, раз дело дошло до полного изъятия и ареста всего имеющегося добра. А с соседями ты поговорил?

– Да они ничего не знают... – махнул рукой Коннел. – А то и вовсе от меня шарахаются, делают вид, что не знакомы.

– Что же могло произойти?

– У самого в голове не укладывается!

– Ну, хоть какие-то предположения у тебя должны быть!

– Единственное, что я допускаю... Помнишь, я как-то упоминал о том, что у моего брата прекрасный почерк, и он зарабатывает на жизнь тем, что переписывает старые церковные книги? Возможно, при очередной переписке он где-то допустил довольно-таки значительную неточность...

– Ошибки при переписывании, разумеется, могут присутствовать... – согласилась я. – В этом случае твоего брата могли бы заставить переписать или лист, или же часть текста. В этом нет ничего необычного, подобное происходит не так и редко. Только вот чтоб за тебя так взялась инквизиция, ошибка должна быть более чем значительной! Обвинение в ереси – вещь более чем серьезная, тут дело вряд ли в одной незначительной описке.

– Вот я и говорю – надо немедленно обращаться к Павлену, тот есть к Псу Веры!.. – с надеждой в голосе почти что выкрикнул Коннел. – Может, он поможет? Пусть все золото забирают, что я из Зайроса привез, только чтоб мать с братом освободили!

– Успокойся!.. – одернула я парня. – Прежде чем обращаться к Псу Веры, надо хотя бы попытаться разобраться, что же произошло! Для начала поехали назад, в твой пригород.

– Так я уже там был!

– Зато я не была, так что поехали, не будем понапрасну терять время!

– Тебе никто ничего не скажет!

– Посмотрим. А пока что поговорим по дороге, все обсудим.

Ранее я не раз замечала, что когда у меня было тяжело на душе, то единственный способ хоть немного успокоиться и отвлечься от неприятных дум – это полностью загрузить себя делами, беспрерывно чем-то заниматься, пускай даже эти дела не всегда касаются тебя самой. Поверьте: через какое-то время от бесконечного круга забот тебе становится немного легче на сердце, да и на душе словно чуть светлеет. Вот и сейчас, слушая слова Коннела, я поняла, что парню просто-напросто надо помочь – может, и у меня после этого не будет так ныть сердце, а горло сжимать обида. К тому же если родных Коннела, и верно, арестовали по обвинению в ереси, то на этом фоне произошедшее со мной кажется не столь значительным, во всяком случае, не имеющем особого значения.

247